– Армен Сергеевич, насколько известно, «Крематорий» уже давно не выступал в нашем городе. У вас возникают какие-нибудь ассоциации со словом «Сургут»?
– Да, определённые ассоциации есть. Причём, с одной стороны они приятные, а с другой – не очень. Дело в том, что последний раз мы выступали у вас в октябре 2002 года, отыграли хороший и тёплый концерт, а наутро проснулись в гостинице и узнали о захвате террористами заложников в московском концертном зале на Дубровке. Помню, у нас довольно шоковое тогда было состояние… С тех пор мы у вас не были, по разным причинам. Можно сказать, что просто не складывалось.
– «Крематорий» отыграл очень мощный концерт, было настоящее театрализованное представление. Вы заранее планировали свой плей-лист?
– В Сургуте мы показали программу, рассчитанную на крупные площадки и по особым поводам. Плей-лист был согласован с нашими друзьями — актёрами театра клоунады «Микос», которые разыграли на сцене метафизические пасторали, оживили известных персонажей наших песен, с применением большого количества технических средств из своего профессионального арсенала. Получилась часовая экскурсия по сюжетам композиций «Крематория. И ещё программа концерта была выстроена так, чтобы была интересна и для той публики, которая, возможно, даже и не знает нашего творчества.
– То есть с подбором композиций вы в этот раз не импровизировали?
– Ну, почему… При том, что большая часть номеров, конечно же, требовала предварительного согласования с цирковыми артистами, в перерывах, когда мимы переодевались и меняли реквизит, мы всё же попытались уловить настроение публики и сыграли две полярно-противоположные по звучанию песни: специально для дам — акустическую «Сексуальную кошку», и тяжёленький «Бар “Под дулом револьвера”» с последнего нашего альбома «Охотник».
– В Сургут вас пригласило выступить дочернее предприятие Газпрома. Нет ли у вас предубеждения против так называемых корпоративных мероприятий? Вообще, бывает ли, что вы отказываетесь от подобных предложений?
– В данном случае это, скорее, фестивальный open-air и отказывать нет никакого смысла. Ведь помимо всего прочего мы преследуем ещё и музыкально-просветительские цели. Потому как считаем, что участие рок-групп в таких общегородских мероприятиях – это возможность познакомить публику с разными музыкальными направлениями, а не только с попсой. Другими словами, если организаторы и городские власти поддерживают рок-н-ролл, то мы всегда стараемся идти навстречу.
– То есть, вы готовы везде нести знамя рок-н-ролла, даже на корпоративы?
– На мой взгляд, слово «корпоратив» давно потеряло тот неприятный душок, который исходил от него когда-то давно. Вот эти вот все розовые пиджаки, бандюки – все это ушло в глубоком прошлом. Сейчас порой мы играем корпоративные концерты, которые выглядят, как настоящий квартирник в кругу интеллектуальной аудитории. Ты приезжаешь к людям, которые полностью знают репертуар, поют громче тебя и эмоционально это воспринимается, как домашние задушевные посиделки. Сейчас подобные выступления для нас – ещё один вид общения со старыми и новыми поклонниками.
– Хотелось бы немного поговорить о вашей «творческой кухне». Когда вы сочиняете песни, что появляется сначала: музыка или текст?
– В моём случае музыка первична, потому что тексты как таковые, в свободном виде, я не пишу. Они всегда появляются только тогда, когда уже есть готовая музыкальная форма, и уже в зависимости от её эмоционального характера подбираются слова.
– То есть, слова могут прийти самые неожиданные?
– Да, конечно. Иногда песни вообще получаются пачками. Как, например, это произошло недавно. Я собрался после «Охотника» писать тяжёлый рифовый альбом, но вдруг у меня стали появляться мелодии, уводящие в сторону кантри, может быть даже блюза, такие, достаточно легковесные. И буквально за несколько дней получился цельный сентиментальный сборник. То есть, в этом процессе творческого поиска планы строить совершенно невозможно. Важно ещё и то, что надо мной не висит дамоклов меч текста, который надо куда-то там вставить, соблюсти размеры. Слова приходят потом и складываются в рассказ. А когда ты свободен, то порой случаются интересные путешествия в «Терра инкогнита». Так что, хоть я и поставил задачу написать хард-роковый альбом, но Её Величество Муза явилась в очередной раз, постучала по голове и отвела совершенно в другую сторону.
– Обкатываете ли вы потом свои неожиданные идеи на концертах?
– На самом деле, в последнее время мы стали обкатывать ряд песен на концерте, чего не делали уже давненько. Раньше мы всегда выпускали альбомы и только потом играли концертные версии. Сейчас же пошла и вполне естественно обратная форма представления песен, которые будут изданы только в будущем.
– Какой должна быть идеальная песня, на ваш взгляд?
– Сам по себе песенный жанр вроде бы такой лёгкий и считается не совсем серьёзным, в отличие от классической симфонической музыки или оперы. Однако у песни есть и серьёзное преимущество: буквально за несколько минут она способна изменить настроение и эмоциональный фон человека, умеет быстро проникать в мозги и душу. Ну и энергетика, конечно. Рок-н-ролл должен быть драйвовым! Особенно, когда исполняется площадной рок, как в Сургуте, к примеру. Мы старались сделать так, чтобы у людей хотя бы на время исчезли негативные мысли. Мне один приятель однажды сказал: «У «Крематория» крайне позитивная и умиротворяющая музыка. Знаешь, почему? Потому что вот выходишь после концерта на улицу и никому не хочется дать по морде!»
(смеётся).
– Как вы справедливо замечали в своих интервью, человека в первую очередь формирует литература. Были ли у вас в последнее время какие-то особые книжные открытия?
– Увы, такого, чтобы прямо вот новую Галактику открыть – в последнее время не случилось. Конечно, я пытаюсь читать всякие разные новинки, но в основном возвращаюсь к фундаментальной философии и некоторым авторам, которым не уделял должного внимания раньше: Монтеня, того же Ницше, Шпенглера, Камю и Шопенгауэра в большом количестве. Для меня это интересный процесс познания внутреннего состояния в контексте окружающего мира. С точки зрения философии это получается значительно быстрее, чем при чтении беллетристики.
– Неужели прямо с детства у вас так?
– Ну, конечно, в детстве было наоборот. Тогда мне достаточно было открыть Эрнеста Хемингуэя, Эдгара Алана По, Джека Лондона или Марка Твена с О’ Генри, чтобы всё стало ясно. Кстати, из детства иногда является «Мартин Иден» и пытается разъяснить бытовые проблемы человечества. На сегодняшний день мир опустился именно до этого уровня, на мой субъективный взгляд, конечно:)
– С киноискусством так же обстоят дела?
– Хочу признаться, что, к сожалению, часто я просто не знаю о том интересном, что появляется в мире. Потому что в сегодняшнем море интернета и огромных завалов информации очень трудно выловить бриллианты. Это касается и киноискусства, и литературы, и музыки. Чаще всего на орбиту попадает то, что должно лежать мёртвым грузом. То же, что действительно имеет какую-то ценность, остается где-то на обочине.
– Кстати, вот говорят, что в СССР существовала страшная цензура, но ведь и откровенный творческий шлак она тоже отсекала!
– Да, на самом деле, цензура в те годы была не только политическая, но и профессиональная. В СССР, где она существовала практически во всех областях, все-таки были великие режиссеры и актеры, которые создавали шикарные спектакли и фильмы, которые мы смотрим до сих пор. Была музыка, в том числе и классическая – в Советском Союзе творили мировые знаменитости, композиторы и исполнители. По-моему, последним таким композитором можно считать Родиона Щедрина, после него советская школа почти исчезла. Да, цензура существовала, но она позволяла выходить в свет истинным талантам, а сейчас такое ощущение, что кругом остались только их сынки. Вот смотришь фильм такого сынка и думаешь: «Господи, как же можно было так испохабить Стругацких?!»
– У «Крематория» довольно мало видеоклипов. Почему? Нет достойных режиссеров?
– Действительно, с клипами у нас какая-то беда. Сколько бы мы их ни снимали, в большинстве случаев получалось не то, что хотелось. И мы вообще перестали работать с клипмейкерами. И вот недавно к нам на концерт пришел молодой парень, представился кинорежиссером Андреем Богатыревым и предложил снять клип. Поначалу я отнесся к его предложению скептически, а потом ознакомился с его фильмографией и понял, что он уже довольно крепкий мастер. Особенно мне понравилась картина «Красный призрак», а также, конечно же, экранизация моего любимого Леонида Андреева – «Иуда». Качественные работы, шикарные костюмы, профессиональная постановка кадра… В общем, спустя двадцать лет после последней попытки мы приступаем к съемкам клипа – на песню «Бар “Под дулом револьвера”».
– О, это крутая вещь! Будет интересно посмотреть, что получится.
– Буквально перед концертом в Сургуте, 31 августа, мы съездили в музей костюмов, где нам подобрали образы – мы будем эдакими ковбоями. В общем, можно сказать, что съемки нового клипа начались. Причем, снимем мы его в двух вариантах, в русской и английской текстовых версиях песни, убьём, так сказать, одним выстрелом двух зайчиков:)
– У многих песен «Крематория», скажем так, довольно неоднозначная лирика. Ваши дети, когда были помладше, не задавали вопросов: «Папа, о чем ты вообще поешь»?
– Конечно, на детские умы я влиял всегда. Если честно, когда они были совсем малышами, песни «Крематория» действовали на них, как слабительное. Чуть какой запор – мы ставили им
«Безобразную Эльзу» или «Хабибуллина» и как-то все очень быстро получалось:)
– Похоже, на некоторых критиков это действует аналогичным образом… А вообще, часто вам приходится объяснять смысл своих песен?
– Полагаю, что не нужно вообще ничего и никому объяснять – у каждого человека должно быть свое восприятие. По моему мнению, смыслы гораздо быстрее попадают в поле зрения серых клеток мозга, если их доносить иносказательно. На первый взгляд фраза «мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть» может показаться прямой и однозначной, однако умным человеком она воспринимается обычно в том смысле, что нужно жить сегодняшним днем, потому что никакого «завтра» у тебя может и не быть.
– Приемлем ли, на ваш взгляд, мат в песнях?
– Ну, если в тексте метко и точно, как у Маяковского или Есенина, то да. Просто порой бывают настолько сильные и однозначные слова, определяющие смысл, что заменить их ничем нельзя. Разумеется, при этом не стоит превращать собственное творчество в группу «Ленинград». Вообще же, я стараюсь придерживаться литературного подхода к творчеству. Неважно, какими словами пишет писатель, но если, прочитав страничку-две, ты уже видишь картинку – то это хороший писатель и хорошая книга.
– Группе «Крематорий» в этом году 39 лет. Сами-то вы не устали от рок-н-ролла?
– Действительно, вначале он казался мне музыкой молодежной. А все люди старше сорока – это для меня были такие старперы, которым лучше с рок-н-роллом завязывать. Однако музыка оказалась гораздо глубже, чем я о ней думал в молодости. Чем-то сродни альпинизму, ты поднимаешься на одну вершину, тебе кажется, что ты достиг всего, а оказалось, что это была всего лишь какая-то пологая часть чего-то большего, а дальше виднеются следующие вершины. Мне до сих пор нравится играть концерты, ведь самое главная сила сцены — взаимная эмоциональная подпитка артистов и публики. Плюс, крайне интересен сам процесс музицирования, когда рядом с тобой хорошие музыканты и ты получаешь реальное удовольствие от того, что делаешь. Причем уже пару десятков лет все это происходит исключительно в трезвом виде.
– Возраст, тем не менее, так или иначе, ведь не может не сказываться на творческой форме?
– Разумеется, любой музыкант, будь то Джонни Кэш или Кит Ричардс, не может вечно оставаться прыгающим и скачущим по сцене артистом. Пожалуй, один лишь Мик Джаггер в этом смысле природный феномен. Так что, конечно, возраст сказывается, однако у меня это пошло в другую сторону: уже давно я завязал с ненужными привычками, много лет не курю, да и с алкоголем перешел на такой уровень отношений, что мне теперь больше нравится рассуждать о нем с позиций виноделия. К тому же, после того, как я едва не помер от ковида, у меня совершенно исчезло восприятие вкуса цветных спиртных напитков. За последние годы я изменился во многих смыслах, раньше даже и представить себе не мог, что такое возможно. Вместе с миром меняется и мировоззрение, и это отражается и на творчестве, но я этому только рад. И представить себе не мог, что сыграв концерт с симфоническим оркестром, появится интерес к созданию музыки для балета…
– Ничего себе! А можно подробнее?
– Честно признаюсь: когда это произошло, вначале мне даже стало страшно. Потому что в этой области я совершенно точно дилетант. Да, мы сыграли концерт с симфоническим оркестром, хотя я долго отказывался, настаивая на том, что это заезженный штамп, что все это переиграли миллион раз и еще мы тут вылезем с оркестром. Однако меня уговорили сами оркестранты, и когда мы сыграли с «Глобалисом», тут же возникла тяга к совершенно другой музыкальной форме. Половина оркестра были наши фанаты, они-то и предложили сотрудничество. Плюс, к нам подтянулось несколько действительно сильных классических аранжировщиков, которые, в общем-то, сидят дома и работают в стол. Увы, классика сегодня не пользуется широкой популярностью. Когда же я услышал собственное произведение в классическом исполнении, то мне показалось, что я слушаю что-то из другого измерения. Потому что это все было исполнено совершенно, выглядело уже, как настоящий продукт жанра. Словом, все, что касается изменений музыкального фона, идёт только на пользу автору и абсолютно необходимо для развития.
– Написать балет – это, конечно, серьезно…
– Если быть точным, то идея мюзикла по повести Оруэла «Скотный двор» появилась еще в 2003 году, и у меня, к счастью, сохранилось несколько музыкальных тем, которые долгие годы лежали мертвым грузом, и вот вернулись негаданно-нежданно.
– Подбор музыкантов в группе – насколько он важен? И по каким критерием вы подбираете людей в коллектив?
– Ну, в истории группы «Крематорий» было три этапа, когда составы менялись кардинально. Первый – когда мы только начинали, но тогда, собственно, и музыкантов особо не было, а была, скорее, компания соседей и собутыльников по институту. С их помощью я записал свои первые альбомы, которые можно считать исключительно черновиками. Я даже не хотел их выпускать, потому что музыканты тогдашние даже в долю вместе попасть не могли. Наверное, в русском роке подобное существовало повсеместно. Но это была условная стартовая точка, от которой можно прыгать дальше.
– Ко второму составу?
– Да. Уже через несколько лет квартирного периода необходимость существенно поднять планку исполнителей созрела окончательно. Наш второй состав просуществовал 20 лет, с 1988 по 2008 год, считается «золотым» и большинство знаковых альбомов группы записано именно в эти годы.
– Почему же потом пришлось нанимать новых музыкантов?
– Долгое совместное существование в одной группе, бесконечные концерты и гастрольные поездки повлияли на здоровье некоторых наших сторожил. Я ценю вклад и с уважением вспоминаю тех замечательных музыкантов, но пришло время расстаться из-за накопленных проблем. Вот когда все осуждают Ричи Блэкмора, который плюнул в лицо Яну Гиллану, то наверняка упускают допустимый уровень допинга, которые могут употреблять люди внутри одной группы. В нашем случае главным поводом для смены состава стал банальный алкоголизм двух очень ценных членов экипажа.
– Но ведь и третий состав тоже достаточно долго вместе. Стало проще находить общий язык?
– Да, мы выступаем уже почти 18 лет и без особых проблем. В первую очередь потому, что при подборе состава я учитывал предыдущий опыт, изначально искал музыкантов мультижанровых, способных свободно играть в разных стилях. Поэтому, когда мы проводили прослушивание, то сразу говорили: «Ребята, будут разные песни и не только «Крематория». И давали приличный список для исполнения. Нынешние музыканты прошли лютый кастинг из десятков своих коллег.
– А вот то, что вы говорили про Ричи Блэкмора…
– Ну, уже довольно давно у меня выработался своеобразный тест: когда к нам в группу приходил новый человек, я старался посидеть и поболтать с ним по душам, под пузырик. Самым важным было то, как человек начинает себя вести, когда выпьет – умеет ли он сохранять некий уровень общения, не переходящий в агрессию? Однажды мы взяли в тур барабанщика, с которым я такой тест не провел, потому что он мне заявил, что он трезвенник и вообще не пьет. Поначалу он держался, но в середине гастрольного тура так нажрался, что во невменяемом состоянии мы его еле занесли в купе, а там еще, извиняюсь за выражение, он наблевал в ботинок нашему басисту. Вышвырнули мы этого бывшего трезвенника прямо на вокзале и доигрывали тур без барабанщика:)
– То есть, внутри группы должны существовать железные правила?
– Самое главное это: а) профессионализм и б) порядочность. Плюс, в этом составе с самого начала ввели контрактную форму общения. То есть, на концерте мы обязательно должны быть трезвыми, иначе преступление перед профессией и публикой. Причём мы уже все окончательно убедились в том, что только так достигается удовольствие от командного музицирования. И жесткое соблюдение тайминга. Если, скажем, написано, что в 17.00 машина отъезжает от гостиницы – все выходят вовремя и никто никого не ждет. Пунктуальность крайне важна, потому что группа существует не только на сцене. Необходимо создать такой внутренний микроклимат, который не мешал бы никому жить. Особенно это касается гастролей. Вот был один музыкант из предыдущего состава, который постоянно грешил необязательностью и в результате мне это сильно надоело. После многократных предупреждений, перед очередным концертом заглянул к нему в гримёрку, а он там уже сидит с пивком, водочкой и воблой. После его публичного увольнения ничего подобного более не случалось. Иногда практика даёт мгновенное понимание того, что не даёт долгая теория. С тех пор нормы концертной деятельности, которые мы придумали внутри группы, не нарушались 18 лет!
– Гитара – ваш любимый инструмент?
– Честно говоря, прежде всего я себя ассоциирую с бас-гитарой. Да, в свое время у меня был очень хороший преподаватель классической гитары (Никита Кошкин – прим. ред.), я ему намекнул что хотел бы освоить бас-гитару. Даже приносил какие-то черно-белые фотографии гитар и музыкантов, чтобы показать. И тогда он углубился в какие-то свои методики, проштудировал книжки и придумал интересную форму обучения, при которой можно было бы одновременно учиться и на акустической гитаре, и на басу. В общем, в качестве выпускника я уже играл на двух инструментах.
– Почему же потом все-таки переключились на гитару?
– Дело в том, что первоначально у меня была группа «Атмосферное давления» из школы №167 (а-ля такой Black Sabbath), где я играл на басу и пел. Тогда я думал, что так и буду работать всегда. Однако потом, когда сам стал сочинять песни, стал акомпанировать на обычной гитаре. Какое-то время подыскивал вокалиста – не нашел, искал поэтов для группы – не нашел. Так с тех пор сам сочиняю, пою и играю.
– На альбомах «Крематория» есть басовые партии, которые записали именно вы?
– Ну, есть целый альбом «Реквием для всадника без головы», где мы с «Крематорием» как раз записали песни «Атмосферного давления» – там я играю на бас-гитаре на всем альбоме. И еще, если навскидку, в песне «2001 год» – просто наш басист тогда не умел играть медиатором, только пальцами. Поэтому все медиаторные партии – ту-ту-ту-ту-ту – сыграл я.
– Давайте пофантазируем: если бы у вас появилась возможность поджемовать с любым музыкантом мира (даже ушедшим от нас) – кто бы это был?
Фрэнк Заппа! Вообще, это один из моих любимейших музыкантов – он всегда и везде интересный, и разный, а я как раз люблю неоднозначную музыку. Я бы устроился к нему басистом. Конечно,ещё с Black Sabbath мне хотелось бы сыграть, но там на басу Гизер Баттлер, которого я считаю своим учителем, а подсиживать учителей грех и поэтому я бы подвинул нашего дорогого Ozzy и отнял бы у него микрофон.
Еще я, пожалуй бы, выкинул из The Jimi Hendrix Experience басиста Ноэля Реддинга (смеется), потому что с Хэндриксом я бы тоже чувствовал комфорт: его гитарные манеры интересны до сих пор. Ну, и есть пара-тройка ребят попроще, но мне тоже было бы интересно с ними поработать. Что-то типа T-Rex и Slade: мне всегда нравилась ненавязчивая лёгкость исполнения, скажем так, доходчивость музыки. С Марком Боланом я тоже с удовольствием поиграл бы.
– В Германии есть банда под названием Crematory. Знаете о них?
– Да, конечно. Более того, я всегда стараюсь относиться к любой музыке с позиции её жанра, и с этой стороны Crematory неплохая команда. Ну и, конечно же, в данном случае необходимо намекнуть на плагиат. Все-таки, у них название вылупилось гораздо позже, чем громко заявило о себе у нас в 1983-м!
– Что можете сказать о музыке System of a Down и их гражданской позиции?
– Как к группе, я к ним отношусь, конечно же, положительно. Вообще, считаю, что это одна из немногих групп, которая смогла сделать еще один серьёзный шаг в хард-роке, а это достаточно сложно. Что касается армянской темы – то да, моя гражданская позиция вполне понятна. Я на стороне добра и против всяких геноцидальных движений со стороны турок. Если же говорить о моей гражданской позиции вообще, то она заключается в том, что любой человек в первую очередь должен быть порядочным и относиться ко всем вопросам, которые возникают в его жизни, с точки зрения добра и благородства. Тем более, когда мир находится в таком угнетённом состоянии… Думаю, бороться с этим сумасшествием нет никакого смысла – все равно, что с ветряными мельницами сражаться. Единственное, что может позволить себе простой человек — создавать и поддерживать вокруг себя свой мир, свое маленькое государство, полное любви.
– Своё Катманду?
– Да, если хотите. В этом смысле музыка и «Крематорий» как таковой мне очень помогают. Мы никого не пытаемся закидать камнями, всегда находим общий язык с людьми разных взглядов. Хотя в группе у нас довольно широкий спектр воззрений и вкусов, но мы совершенно спокойно друг с другом общаемся и работаем, никогда не навязывая своё единственное правильное мнение:) Это, наверное, самая должная позиция, которая только может быть сегодня.
Андрей ОНЧЕВ